Неточные совпадения
Свияжский был один из тех, всегда
удивительных для Левина людей, рассуждение которых,
очень последовательное, хотя и никогда не самостоятельное, идет само по себе, а жизнь, чрезвычайно определенная и твердая в своем направлении, идет сама по себе, совершенно независимо и почти всегда в разрез с рассуждением.
— А! — сказала она, как бы удивленная. — Я
очень рада, что вы дома. Вы никуда не показываетесь, и я не видала вас со времени болезни Анны. Я всё слышала — ваши заботы. Да, вы
удивительный муж! — сказала она с значительным и ласковым видом, как бы жалуя его орденом великодушия за его поступок с женой.
Несмотря на увещания папа и Володи, который с
удивительным молодечеством говорил, что это ничего и что он
очень любит, когда лошадь несет, бедняжка maman продолжала твердить, что она все гулянье будет мучиться.
— А что ж, оно в строгом смысле, пожалуй, что и среда, — с
удивительною важностью заметил Порфирий, — преступление над девочкой
очень и
очень даже можно «средой» объяснить.
— Мы когда-нибудь поподробнее побеседуем об этом предмете с вами, любезный Евгений Васильич; и ваше мнение узнаем, и свое выскажем. С своей стороны, я
очень рад, что вы занимаетесь естественными науками. Я слышал, что Либих [Либих Юстус (1803–1873) — немецкий химик, автор ряда работ по теории и практики сельского хозяйства.] сделал
удивительные открытия насчет удобрений полей. Вы можете мне помочь в моих агрономических работах: вы можете дать мне какой-нибудь полезный совет.
— Пестрая мы нация, Клим Иванович, чудаковатая нация, — продолжал Дронов, помолчав, потише, задумчивее, сняв шапку с колена, положил ее на стол и, задев лампу, едва не опрокинул ее. —
Удивительные люди водятся у нас, и много их, и всем некуда себя сунуть. В революцию? Вот прошумела она, усмехнулась, да — и нет ее. Ты скажешь — будет! Не спорю. По всем видимостям — будет. Но мужичок
очень напугал. Организаторов революции частью истребили, частью — припрятали в каторгу, а многие — сами спрятались.
— Да, — сказал Клим
очень искренно. — Ты
удивительная. Но все-таки это вредно тебе, и ты должна ехать…
Удивительные птицы вороны: как скоро они узнают, где есть мясо! Едва солнечные лучи позолотили вершины гор, как несколько их появилось уже около нашего бивака. Они громко перекликались между собой и перелетали с одного дерева на другое. Одна из ворон села
очень близко от нас и стала каркать.
В Уссурийском крае дожди выпадают сразу на
очень большой площади и идут с
удивительным постоянством. Они захватывают сразу несколько бассейнов, иногда даже всю область. Этим и объясняются большие наводнения.
Кое-где местами, в котловинах, собралась вода, столь чистая и прозрачная, что исследователь замечает ее только тогда, когда попадает в нее ногой. Тут опять есть
очень глубокий колодец и боковые ходы. В этом большом зале наблюдателя невольно поражают
удивительные акустические эффекты — на каждое громкое слово отвечает стоголосое эхо, а при падении камня в колодец поднимается грохот, словно пушечная пальба: кажется, будто происходят обвалы и рушатся своды.
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но
удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это
очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
Есть
удивительная книга, которая поневоле приходит в голову, когда говоришь об Ольге Александровне. Это «Записки» княгини Дашковой, напечатанные лет двадцать тому назад в Лондоне. К этой книге приложены «Записки» двух сестер Вильмот, живших у Дашковой между 1805 и 1810 годами. Обе — ирландки,
очень образованные и одаренные большим талантом наблюдения. Мне чрезвычайно хотелось бы, чтоб их письма и «Записки» были известны у нас.
День этот удался необыкновенно и был одним из самых светлых, безоблачных и прекрасных дней — последних пятнадцати лет. В нем была
удивительная ясность и полнота, в нем была эстетическая мера и законченность —
очень редко случающиеся. Одним днем позже — и праздник наш не имел бы того характера. Одним неитальянцем больше, и тон был бы другой, по крайней мере была бы боязнь, что он исказится. Такие дни представляют вершины… Дальше, выше, в сторону — ничего, как в пропетых звуках, как в распустившихся цветах.
[Я встретил охотника, который сам не видал, но слышал, что в губерниях более южных осенью бывают пролетные стаи] Я
очень любил их стрелять, и каждый год с большим нетерпением ожидал мелодических, серебряных звуков, льющихся с неба из невидимых стай озимых кур, вертящихся в вышине с
удивительною быстротою и неутомимостью.
Все встретили князя криками и пожеланиями, окружили его. Иные были
очень шумны, другие гораздо спокойнее, но все торопились поздравить, прослышав о дне рождения, и всякий ждал своей очереди. Присутствие некоторых лиц заинтересовало князя, например Бурдовского; но всего
удивительнее было, что среди этой компании очутился вдруг и Евгений Павлович; князь почти верить себе не хотел и чуть не испугался, увидев его.
Известно было, что генерал приготовил ко дню рождения Настасьи Филипповны от себя в подарок
удивительный жемчуг, стоивший огромной суммы, и подарком этим
очень интересовался, хотя и знал, что Настасья Филипповна — женщина бескорыстная.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один
очень солидный военный генерал, барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией
удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Удивительным манером полшкипер как-то
очень скоро Левшу нашел, только его еще на кровать не уложили, а он в коридоре на полу лежал и жаловался англичанину.
Зато с
удивительной быстротой, легкостью и остроумием она умела решать всевозможные устные шутливые задачи-головоломки, да и сама помнила их еще
очень много из деревенского тысячелетнего обихода.
Под ними и за ними стоят целые массы субъектов, изнемогающих под гнетом вопроса о насущном хлебе, субъектов, которые не вопрошают ни прошедшего, ни будущего, но зато с
удивительною цепкостью хватаются за наличную действительность и
очень бесцеремонно взвешивают и сравнивают все, что взвешиванию и сравнению подлежит.
Через несколько минут на столе стояло пять сортов варенья и еще смоквы какие-то, тоже домашнего изделия,
очень вкусные. И что всего
удивительнее, нам действительно как-то веселее стало или, как выражаются крестьяне, поваднее. Я откинулся в угол на спинку дивана, ел варенье и смотрел на Машу. При огнях она казалась еще моложавее.
— Прикажете тоже поздравлять? Это
очень забавно! убить оленя, которого лесообъездчики чуть не привязали за рога к дереву…
Удивительный подвиг!..
С
удивительным наслаждением Калугин почувствовал себя дома, вне опасности, и, надев ночную рубашку, лежа в постели уж рассказал Гальцину подробности дела, передавая их весьма естественно, — с той точки зрения, с которой подробности эти доказывали, что он, Калугин, весьма дельный и храбрый офицер, на что, мне кажется, излишне бы было намекать, потому что это все знали и не имели никакого права и повода сомневаться, исключая, может быть, покойника ротмистра Праскухина, который, несмотря на то, что, бывало, считал за счастие ходить под руку с Калугиным, вчера только по секрету рассказывал одному приятелю, что Калугин
очень хороший человек, но, между нами будь сказано, ужасно не любит ходить на бастионы.
Этот Маврикий Николаевич был артиллерийский капитан, лет тридцати трех, высокого росту господин, красивой и безукоризненно порядочной наружности, с внушительною и на первый взгляд даже строгою физиономией, несмотря на его
удивительную и деликатнейшую доброту, о которой всякий получал понятие чуть не с первой минуты своего с ним знакомства. Он, впрочем, был молчалив, казался
очень хладнокровен и на дружбу не напрашивался. Говорили потом у нас многие, что он недалек; это было не совсем справедливо.
— Сам-то тоже не благуй
очень!.. И что вы тут оба намололи, —
удивительное дело! Ты убьешь себя, она умрет… Как есть вы неженки!
Этих мыслей я, впрочем, не высказывал, потому что Глумов непременно распек бы меня за них. Да я и сам, признаться, не придавал им особенного политического значения, так что был даже
очень рад, когда Глумов прервал их течение, пригласив меня в кабинет, где нас ожидал
удивительной красоты «шартрез».
Только этим можно объяснить те
удивительные явления, которыми наполнена наша жизнь и поразительным образцом которых представились мне те, встреченные мною 9-го сентября, знакомые мне, добрые, смирные люди, которые с спокойным духом ехали на совершение самого зверского, бессмысленного и подлого преступления. Не будь в этих людях каким-либо средством усыплена совесть, ни один человек из них не мог бы сделать одной сотой того, что они собираются сделать, и
очень может быть, что и сделают.
Трагическое настроение, накатившее на Пепку, сейчас же сменилось
удивительным легкомыслием. Он надул грудь, приосанился, закрутил усы, которые в «академии» назывались лучистой теплотой, и даже толкнул меня локтем. По «сумасшедшей» платформе проходила
очень красивая и представительная дама, искавшая кого-то глазами. Пепко млел и изнывал при виде каждой «рельефной» дамы, а тут с ним сделался чуть не столбняк.
Мне
очень понравился беспорядочный тон этого
удивительного послания, — Пепко не думал, а гонялся за мыслями, как выпущенная в первый раз в поле молодая собака.
Кстати, Пепко начал пропадать в «Розе» и часто возвращался под хмельком в обществе Карла Иваныча. Немец отличался голубиной незлобивостью и никому не мешал. У него была
удивительная черта: музыку он писал по утрам, именно с похмелья, точно хотел в мире звуков получать просветление и очищение. Стихи Пепки аранжировались иногда
очень удачно, и немец говорил с гордостью, ударяя себя кулаком в грудь...
— О, да, это конечно. Россия и Италия—какое же сравнение? Но вам без нее большая потеря. Ты не можешь вообразить, chere Vera, — отнеслась дама к своей
очень молоденькой спутнице, — какая это гениальная девушка, эта mademoiselle Дора! Какой вкус, какая простота и отчетливость во всем, что бы она ни сделала, а ведь русская!
Удивительные руки! Все в них как будто оживает, все изменяется. Вообще артистка.
Боркин (смеется). Разве пахнет?
Удивительное дело… Впрочем, тут нет ничего
удивительного. B Плесниках я встретил следователя, и мы, признаться, с ним рюмок по восьми стукнули. B сущности говоря, пить
очень вредно. Послушайте, ведь вредно? А? вредно?
Глумов.
Очень просто, ума недостаточно. Что ж тут
удивительного! Разве этого не бывает?
Очень часто.
— Я. Это странно, не правда ли? А между тем оно так… Ну-с, вот я и влюбился тогда в одну
очень миленькую девочку… Да что вы на меня так глядите? Я бы мог сказать вам о себе вещь гораздо более
удивительную.
Лотохин. Ничего нет
удивительного; это
очень натурально.
— Конечно, что ж тут
удивительного? — сказал предводитель. —
Очень возможно, что и крестница.
Я помню, что было
очень много презабавных сцен, что зрители
очень много смеялись и что А. Д. Курбатов играл ученого немца с
удивительным совершенством; вообще спектакль был слажен
очень хорошо, и публика осыпала его громкими рукоплесканиями и единодушными, горячими похвалами.
Что русский народ заглядывается на Ерусланов Лазаревичей, на объедал и обпивал, на Фому и Ерему, это не казалось ему
удивительным: изображенные предметы были
очень доступны и понятны народу; но где покупатели этих пестрых, грязных масляных малеваний? кому нужны эти фламандские мужики, эти красные и голубые пейзажи, которые показывают какое-то притязание на несколько уже высший шаг искусства, но в котором выразилось всё глубокое его унижение?
Служа в полку, он слыл за славного малого,
удивительного мастера танцевать и вообще за человека хорошо образованного, потому что имел
очень приличные манеры, говорил по-французски, владел пером и сочинял стихи, из коих двое даже были напечатаны в каком-то журнале, но главное — он имел необыкновенно много вкуса.
Из пяти женщин, живших с Голованом, три были его сестры, одна мать, а пятая называлась Павла, или, иногда, Павлагеюшка. Но чаще ее называли «Голованов грех». Так я привык слышать с детства, когда еще даже и не понимал значения этого намека. Для меня эта Павла была просто
очень ласковою женщиною, и я как сейчас помню ее высокий рост, бледное лицо с ярко-алыми пятнами на щеках и
удивительной черноты и правильности бровями.
Такие черные брови правильными полукругами можно видеть только на картинах, изображающих персиянку, покоящуюся на коленях престарелого турка. Наши девушки, впрочем, знали и
очень рано сообщили мне секрет этих бровей: дело заключалось в том, что Голован был зелейник и, любя Павлу, чтобы ее никто не узнал, — он ей, сонной, помазал брови медвежьим салом. После этого в бровях Павлы, разумеется, не было уже ничего
удивительного, а она к Головану привязалась не своею силою.
Nemo мог определить, что Шерамур был чрезвычайно горд, потому что он был
очень застенчив, но понятия о самой гордости у него были
удивительные.
Удивительный был человек этот Ардальон Павлыч; никак к нему не привесишься.
Очень уж ловко умел он расспрашивать… И все ему нужно знать, до всего дело. Такой уж любопытный, знать, уродился.
— Мне что нравится в нем, — заговорил Пасынков, — это его
удивительное спокойствие. Доктору следует быть флегматиком, не правда ли? Это
очень ободрительно для больного.
— Хозяева, хозяева! — прошептал впопыхах дворник, наскоро кивнув головою Ордынову и, сорвав шапку, бросился бегом к старичку, которого лицо было как-то знакомо Ордынову; по крайней мере он где-то встретил его
очень недавно. Сообразив, впрочем, что тут нет ничего
удивительного, он пошел со двора. Дворник показался ему мошенником и наглецом первой руки. «Бездельник точно торговался со мной! — думал он. — Бог знает что тут такое!»
И все так же серьезно она трижды перекрестила меня, и я был
очень рад, что доставил минуту удовольствия этой превосходной женщине. Как все высоко стоящие и свободные люди, вы, гг. эксперты, не обращаете внимания на прислугу, но нам, арестантам и «сумасшедшим», приходится видеть ее близко и подчас совершать
удивительные открытия. Так, вам, вероятно, не приходило и в голову, что сиделка Маша, приставленная вами наблюдать за сумасшедшими, — сама сумасшедшая? А это так.
Петруша(вдруг просыпается и встает).Постойте, я все лучше расскажу. Ты сама должна знать, что семья… иг!.. развитию индивиду… иг!.. альности. Я и поехал один, а Алексей Павлович открыл, что тоже есть коммуна… а коммуна…
удивительное убежд… учреждение, ну, все равно… Мне
очень спать хочется, вы меня разбудите… (Садится.)
— Я с вами, пожалуй, соглашусь, хоть я и не говорил, что дамы читают именно те романы, о которых вы говорите; и тут,
удивительное дело, самые пустые французские романы больше развивают женщину, нежели
очень важные занятия развивают их мужей, и это отчасти оттого, что судьба так устроила француза: что б он ни делал, он все учит.
Другая из личностей, упоминаемая г. Аксаковым и относящаяся к тому же разряду, о котором мы говорили выше, есть богатый помещик Д., употребивший свое богатство
очень хорошо: на оранжереи, мраморы, статуи, оркестр,
удивительных заморских свиней, величиною с корову, и т. п. Мать Сережи отозвалась о Д., что он человек добрый. То же самое говорил о нем и один из крестьян, который, между прочим, вот что рассказывал о нем...
— Да; ропщут, но
очень мало ропщут, — отвечал, продолжая материю, Самбурский: —
удивительные люди, — праведники.